НАСТЯ КАМЕНСКИХ
НЕ ОТПУСКАЙ МЕНЯ,
МОЯ ЛЮБОВЬ
Мы не торопились с сексом. Полтора месяца просто ходили взявшись за ручку. Наша первая ночь должна была стать событием, и мы решили, что все случится на Новый год.
ПРОЗА ЗВЕЗД
Долго готовились: сияли трехкомнатную квартиру, пригласили друзей и объявили, что отныне мы вместе. Многие удивились, особенно наш общий друг Димка. Как- то мы болтали втроем, и Дима меня спросил:
— Настя, а вот скажи, могла бы ты встречаться с парнем нашего возраста?
— Да.
— А я думаю — нет.
— Я тебе скоро докажу, что могу.
Димка этот разговор помнил и очень обиделся, что мы ему сразу не сказали: «Вот гады, вы ведь уже тогда встречались!»
Я была такая счастливая, что иногда страшно становилось: вдруг завтра это кончится? Но прошел месяц, второй, третий — а чувства оставались такими же сумасшедшими. Благодаря Вове я поняла: если любишь, неважно, какого возраста твой любимый. До Вовы я общалась в основном с мужчинами, которые были старше меня. Не то чтобы это было сознательное стремление. Но я выглядела взрослее своих лет и порой вела себя так, что ровесники меня побаивались. Теперь же эти опытные мужчины в сравнении с Володей сильно проигрывали. Они пытались выгля- деть крутыми, а на самом деле просто хотели получить удо-вольствие и самоутвердиться за мой счет: вот, мол, какой я супермачо! А Володя думал прежде всего о том, чтобы было хорошо мне. Только с ним я почувствовала себя настоящей женщиной. Все, что было до нашей встречи, казалось теперь таким неинтересным и далеким...
Так я узнала, что есть такая категория мужчин — трудоголики.
Хорошо хоть, что все эти жертвы были недаром, сейчас моя несостоявшаяся любовь — правая рука мэра Киева.
К окончанию школы в нашей компании, по-моему, только я одна еще сохраняла невинность. И, честно говоря, этого стеснялась. Боялась показаться при более близком знакомстве с парнем смеш-ной, наивной дурочкой. И я приняла решение: с этим положением пора кончать.
Кандидат нашелся быстро: Джордж, он же Жорик, красивый, нахальный парень. Едва мы познакомились, он тут же предложил мне прокатиться на его машине. Я согласилась. Сначала Джордж пытался за мной ухаживать, говорил всякие банальности типа: «Настя, ты такая необыкновенная, совсем непохожа на других».
Но я хотела выглядеть опытной девушкой и его старания быстро пресекла: «Дорогой, не надо мне «вешать лапшу на уши». Ты свои комплименты побереги для наивных дурочек».
Мы встретились еще раз, потом еще... Это произошло не-подалеку от легендарного монумента «Родина-Мать». Когда все закончилось, я сказала:
— Ну что, поехали домой.
Лицо у Джорджа вытянулось:
— Насть, ты что! А поговорить?
Я была уверена, что после такого отношения он больше никогда не захочет меня видеть. Как бы не гак. Жорик не ожидал, что его отошьют, и очень настойчиво попытался продолжить общение. Но я понимала, что мне он совсем не подходит, помог
приобрести первый опыт — и спасибо.
Как я и предполагала, страдал он недолго — начал встречаться с другой. Сначала активно ей изменял, но, как ни странно, со временем остепенился. Сейчас он один из самых известных в Киеве юристов. Шикарная машина, квартира в центре города — все заработал своими мозгами. И я его очень за это уважаю. Мы дружим по-прежнему. Но я нисколько не жалею, что у нас ничего не вышло. Чувствовала, что такую семью, как у моих родителей (а это для меня идеал), я с Жориком не построю.
Мои родители уже двадцать лет вместе, а кажется, что они только вчера познакомились. Папа каждые выходные приглашает маму на свидание, пишет ей любовные записки. И по улице они ходят взявшись за руки.
— Ты мой пупсик, — говорит папа маме.
— А ты мой суслик неотразимый, — ласково отвечает она.
Имея такой пример перед глазами, глупо соглашаться на меньшее. Я никогда не хотела быть одной из очереди. И со всеми своими парнями вела себя подчеркнуто равнодушно, отстраненно. Никогда не спрашивала: где был, с кем? Сама пропадала без объяснений, так же неожиданно появлялась. И таким нестандартным поведением только влюбляла в себя ветреных поклонников. Но я на их нытье реагировала жестко: «Не моя печаль».
Я же свои заботы ни на кого не вешаю, сама как-то с ними справляюсь. Причем с самого детства.
Это у меня от папы. Он убежден: если есть проблема, то от нее не надо прятаться, ее надо решать всеми доступными способами. И всю жизнь именно так поступал. Например, когда познакомился с моей мамой. Папа работал в киевском хоре имени Григория Веревки концертным директором, занимался всеми административными делами. И когда в хор пришла начинающая певица, он влюбился в нее с первого взгляда.
— Лида, не поймите меня превратно, но мне бы очень хотелось с вами встретиться вне рабочей обстановки. Может, сходим в театр или в Киево-Печерскую лавру? — предложил папа, выдавая маме ее первую зарплату.
— Можег быть... Я подумаю.
Маме тогда было чуть больше двадцати, отцу — сорок, он был женат и, конечно, понимал, чем рискует, пытаясь завести роман на работе. Мог легко лишиться ответственной должности.
Но папе было плевать на последствия — он влюбился в наивную зеленоглазую девушку с первого взгляда и сразу решил, что она станет его женой, даже если это плохо скажется на его карьере. Кроме того, ему очень хотелось детей, а в первом браке их не было.
Он поставил себе цель и добился ее. Хотя догадываюсь, что это было непросто. Родители долго скрывали свои отношения, на работе обращались друг к другу исключительно по имени-отчеству. Поженились они, когда мне уже было три года. Я даже помню, как гуляла на их свадьбе — ползала под столом и лупила гостей по ногам.
А когда наступили лихие девяностые, папа не стал сидеть на кухне, пить водку и жаловаться, что на народное творчество нет спроса. Некоторые артисты из хора стали «челночниками», торговали одеждой. Но папа решил действовать с размахом — взял и вложил свои накопления в автомобильную мойку. Это была первая в Украине мойка современного образца. Вот так, в солидном возрасте, он начал все с нуля, не испугался.
Бизнес процветал, поэтому у меня было роскошное детство: самые красивые платья, самые лучшие игрушки.
Помню, я их таскала в школу и раздавала ребятам: берите, играйте. Папа с мамой не возражали. Знали, что это не от слабости характера, а просто потому, что я человек не жадный. А в обиду я себя никогда не дам. Как-никак с пяти лет самостоятельный человек.
Да, столько мне было, когда родители в первый раз отправили меня на три месяца во Францию. В то время многих украинских детей посылали учиться и отдыхать за границу — в экологически благоприятные места. Позиционировалось это как безвозмездная помощь после Чернобыльской аварии. На самом деле такая поездка стоила недешево, но мои родители могли себе это позволить.
Знакомые возмущались: «В пять лет ребенка одного за границу? Сердца у вас нег!» Понятно, что маме с папой было тяжело, но они желали для меня лучшей жизни. Хотели, чтобы дочка выучила языки, избавилась от комплексов, присущих гражданам бывшего СССР, посмотрела мир. Как же мне тогда не хотелось уезжать из дома, отрываться от них! Но сейчас родителям благодарна:ока
жись я в любой точке земли, хоть в центре Ныо-Йорка, хоть в амазонских джунглях — не пропаду.
У меня появились две сестры и брат, с которым я особенно дружила. С Ромже мы были практически ровесниками, все время тусовались вместе и дрались, конечно. Да так, что пыль летела. Помню, как-то носились во дворе, я упала и сломала руку. Меня срочно повезли в местную клинику. Море игрушек, везде горшочки с цветочками, люди в белых халатах улыбаются, пытаются раз-веселить. «Наверное, детский сад», — подумала я. Поняла, что ошиблась, только когда стали накладывать гипс. Но дети есть
Когда меня застали на месте преступления, я быстро запихнула в рот кусок сыра и сказала: «Мы бы для вас вареников не пожалели!»
Во Франции мне не понравилось. В семье, которая .меня принимала, было три мальчика, с которыми я постоянно дралась. А еще мне все время хотелось есть — то ли растущий организм требовал, то ли просто плохо кормили... Хозяева от моего аппетита были не в восторге. Но голод не тетка, поэтому я решала проблему просто: шла к холодильнику. А когда меня застали на месте преступления и обозвали «1а petite gloutonne» (маленькая обжора), я не смутилась. Быстро запихнула в рот кусок сыра и сказала: «Мы бы для вас вареников не пожалели!»
Вернувшись домой на каникулы, я заявила, что к французам больше ни ногой. Поэтому меня решили отправить в Неаполь. «Море круглый год, круто!» — решила я и согласилась.
Эмма и Пьетро, в доме которых я поселилась, оказались чудесными добрыми людьми. Я очень быстро стала называть их «мама» и «папа» и свободно болтать по-итальянски. Интуитивно понимала незнакомую речь и с ходу запоминала длинные фразы. Я не вундеркинд, видимо, сработала генетическая память — один из папиных предков был итальянцем.
Скучала ли я по родителям? Конечно, но когда приезжала домой, начинала тосковать по Неаполю. У меня было две семьи, и в каждой меня любили и жчали.
Я провела в Италии семь лет. Три месяца жила там, три месяца дома, потом снова Неаполь. В тринадцать v меня появился мальчик, Франческо, и его друзья заставляли меня говорить по-украински — не верили, что я иностранка. В доказательство исполняла украинский хит:«Дивлюсь я на небо тай думку гадаю:
Чому я не сокил, чому не летаю...»
Когда я в очередной раз улетала домой, Франческо вдруг спросил:
— Ты вернешься?
— Конечно! Как всегда, через три месяца, — чмокнула его в щеку и села в такси.
Он бежал за машиной и махал рукой, а я смотрела на него через заднее стекло и строила рожицы.
Больше я Франческо никогда не видела...
Дома пахло валокордином. Спрашиваю у мамы:
— Что случилось?
— Все очень плохо, мы умрем с голоду!
— Лида, немедленно прекрати, что ты говоришь! — крикнул папа.
Но я поняла, что дела действительно плохи, раз моя мама, неисправимый оптимист, выдает столь трагические речи. Оказалось, мы стали банкротами. Папа продал автомойку и занялся другим бизнесом, но дела не шли. Родители лишились всего, что имели. Об Италии можно было забыть. Мне долго по ночам снились узкие улочки Неаполя, стены домов, увитые виноградниками, шум моря.
Не знаю, как папе это удалось, но постепенно дела стали налаживаться. К прежнему благополучию мы не вернулись, но перспектива голодной смерти больше не грозила. Ни о каких заграничных вояжах речи не было, поэтому мама решила продолжить мои занятия вокалом.
Она из Киевской области, и как девушка приезжая, всегда была очень активной, пробивной и для меня пыталась добиться самого лучшего. Мама — мой первый педагог по фортепьяно. И у нее на уроках не забалуешь. Но я воспринимала ее строгость как неотъемлемую часть обучения. Наверное потому, что по натуре своей человек немного ленивый и в детстве меня надо было хорошенько «встряхнуть», чтобы я стала что-то делать. Хотя, конечно, иногда злилась:
— Отстань от меня.
Я очень переживала, что больше не вернусь туда. Но понимала, что теперь надо думать о том, как выжить. Неделя, другая — и семья могла реально начать голодать. Что делать — непонятно. Маме сорок пять, и после моего рождения она не работала. Кто ее теперь возьмет? Папа вообще предпенсионного возраста.
Он почти не спал, ходил бледный, с темными кругами под глазами и постоянно кому-то звонил. Я старалась себя вести точно так же. Чтобы не уснуть, пила литрами крепкий чай, купила газету объявлений и штудировала ее в поисках вакансий. Успокаивала маму, которая почти не вставала с кровати и твердила: «Все кончено, мы умрем».
Мы с папой на нее очень злились.
Мама продолжала твердить. У тебя есть талант к музыке, и голос есть, это я тебе не как мать, а как профессионал говорю.
Вокалом я занималась с Еленой Георгиевной Савиновой — она и сейчас мойпедагог. К этим урокам я относилась совершенно по- взрослому. В пятнадцать лет я уже была настоящей карьеристкой. Но мечтала не о том, чтобы всеми мыслимыми и немыслимыми способами стать звездой, мне просто хотелось начать помогать родителям. Я и сейчас испытываю ни с чем не сравнимое счастье, когда даю им деньги. Как будто мы со временем поменялись с ними местами.
А девчонки тем временем осаждали моего сокурсника Володю. Парень он был симпатичный, воспитанный, из обеспеченной семьи. Очень серьезный и целеустремленный. Сразу было видно, что далеко пойдет. Он многим нравился, со всеми был вежлив, но никого особо не выделял. Мы с ним общались как приятели:«привет»,«пока».
Между нами просто дружба или что-то другое?
— Что-то другое.
А сама думаю: «Боже мой, зачем я трогаю такого хорошего мальчика? Ведь меня, как обычно, хватит недели на две».
Но через две недели мне уже было страшно подумать, что я могла пройти мимо Володи.
Некоторые считают: раз ты певица, тебя можно купить, как бутылку шампанского. Причем цена бывает высока: «бентли», яхта или остров.
Музыка — это, конечно, хорошо, но престижная профессия тоже не помешает. В конце концов, учебу и гастроли трудно, сложно — но можно совмещать. Я была уверена, что прекрасно с этим справлюсь.
И ведь действительно меня хватало на все: сессии сдавать, в концертах участвовать, да еще романы крутить. Правда, мальчики у меня много времени не отнимали — с сердечными делами я расправлялась «одной левой». Мне было удивительно, что девчонки с моего курса только о любви и думают. Как вообще можно страдать из-за парня? Ревновать, ждать звонка, мучиться: «нравлюсь — не нравлюсь»... Я была уверена, что со мной такого никогда не произойдет. И даже если я сильно влюблюсь, унижаться не буду никогда, ни за что. Смогу с собой справиться.
Я знала, что у Вовы есть девушка, слышала, как он с ней нежно разговаривал по мобильному: «Я так соскучился!»
На втором курсе в институте отмечали Хэллоуин. Я, как обычно, выступала на сцене, потом спустилась в зал. Стою, с ребятами болтаю. К нам подошел Вова, мы разговорились. И тут что- то произошло: между нами словно молния полыхнула. Папа мне рассказывал, что когда впервые увидел маму, это было как солнечный удар. В тот вечер я поняла, что он имел в виду.
Мы с Вовой, не сговариваясь, стали искать встреч. На переменах старались быть вместе. То, что я испытывала, казалось мне диким и прекрасным одновременно. Но до объяснения никак не доходило. Наконец он пригласил меня в кино и сказал:
— Ты мне очень нравишься.
Сначала у нас был волшебный период, который в народе именуют «букетноконфетным». Свидания, поцелуи, мурашки от каждого прикосновения: в солнечном сплетении что-то замирало и казалось — там порхают бабочки. Я упивалась нашей детской любовью, все мои страхи куда-то улетучились. Мне нравилось быть абсолютно свободной в своих чувствах, глупой, смешной, наивной. Верила ему безоговорочно.
Гуляли мы как-то по берегу Днепра. Ночь звездная, теплая. Вова меня обнял и стал рассказывать: «Это Большая Медведица, вот Змееносец, а там Туманность Андромеды».
Я слушала разинув рот. Надо же, сколько он всего знает! Ну правильно, мама-то у него метеоролог.
Спустя три года Вовка признался, что вообще не разбирается в астрономии и все тогда врал.
Мои прежние мужчины хотели получить удовольствие и самоутвердиться за мой счет. А Вова думал о том, чтобы было хорошо мне.
Я ужасно возмущалась: «Ну зачем ты мне это сказал? Уж держался бы до последнего!»
Помню еще одно свидание. «Бабье лето» в разгаре. Мы гуляем по парку, кругом кучи золотых листьев. И мы эти листья разбрасываем, валяемся в них...
Я стала меняться. Раньше о семейной жизни думала так «Никогда не буду готовить, стирать, убирать. Для этого су
ществует прислуга». А теперь вскакивала пораньше, чтобы сварить Вове кофе. И его разбросанные по квартире вещи меня не раздражали.
Единственное, что тогда омрачало жизнь, — странная ситуация с работой. Я получила Гран-при на «Черноморских играх» — это очень престижный в Украине музыкальный конкурс, там награду не купишь, ее можно только завоевать. И сразу после этого подписала контракт с Русланом Минжинским, продюсером компании «Мьюзик Моторе». И вот контракт вроде бы есть, а ничего не происходит.
Я сидела и ждала «у моря погоды». Мне говорили: «Потерпи, артисты так быстро не раскручиваются».
Но сколько терпеть? Соображала ведь, что таких, как я, — красивых, молодых, талантливых — много. Этого недостаточно, чтобы тебя заметили.
Пошла к Руслану:
— Нужно что-то делать, потому что становится скучно и грустно.
И его осенило:
— А не спеть ли тебе с Потапом?
Потап к тому времени был очень известен в Украине. Я еще в школе училась, а он уже собирал полные залы со своей рэп-группой, которая в переводе на русский называется «Вход в сменной обуви». Я понимала, что это эксперимент. Но почему не попробовать? Все лучше, чем бездействие.
Я о нем мало что знала кроме того, что он певец, композитор, поэт и популярная личность. Это потом мне сказали, что его настоящее имя — Алексей Потапенко. Правда, я никогда его по имени не звала, только Потапом. А значительно позже — Потапчиком.
Наша первая встреча запомнилась на всю жизнь. Стою, жду его возле приемной Руслана. Вдруг подходит ко мне модный парень, смотрит так оценивающе и говорит:
— Ну, ничего себе такая девочка.
Что, думаю, за хамство?!
— Я Потап.
— Ну, тогда с вами все ясно, Потап!
...Первое совместное выступление состоялось на «Таврических играх». Успех был бешеный, нам прочили большое будущее. Я чувствовала себя так, словно за спиной выросли крылья: у меня есть любовь, успех, молодость — что еще нужно? Казалось, могу
горы свернуть. Прилив сил был такой, что меня можно было выставлять на ринг против братьев Кличко.
Примерно в таком настроении я готовилась встретить Вовино девятнадцатилетие. Отмечать было решено в Николаеве, его родном городе.
Был ясный жаркий день, пахло нагретой солнцем травой и немножко пылью. Володя заехал за мной в полдень — загорелый, красивый. В джипе с прицепом сидела вся его семья: мама, папа и две младшие сестры, Маруся и Соня.
Начались приветствия, поцелуи. Я обняла Марусю, поздравила — ей сегодня исполнилось пятнадцать. Мама Вовы пошутила: «В нашей семье каждый день праздник!» С Ольгой Леонидовной мы познакомились еще в университете во время посвящения в студенты. Вова пришел тогда в сопровождении высокой красивой блондинки. Я спросила:
— Твоя сестра?
— Нет, что ты! Мама.
— Вот это да!
А потом, когда у нас с Вовой все началось, он повез меня в Николаев — знакомить с семьей. Помню, я ужасно волновалась: а вдруг не понравлюсь родителям? И переживала: удобно ли нам с Вовой спать в одной постели? Все-таки мы совсем недолго встречаемся. Но Ольга Леонидовна сразу сказала: «Настенька, комнату для вас с Вовой я уже приготовила. Чувствуй себя как дома».
В тот вечер мы с ней долго болтали. Я честно призналась, что собираюсь стать певицей, а экономическое образование — это так, подстраховка на всякий случай. Ее мои планы не смутили, сказала, что если девушка понравилась сыну, значит, и она ее примет...
Замечательные люди! Лучших свекра со свекровью и представить нельзя. Я очень радовалась, что еду в Николаев как член их семьи.
В начале путешествия мы смеялись, шутили. А потом я уснула, уткнувшись в Вовино плечо. Проснулась от того, что меня буквально вдавило в дверь автомобиля. Перед глазами мелькнуло солнце и тут же погасло... От сильного удара я потеряла сознание. И не видела, как машина, перевернувшись несколько раз, упала в кювет.
В милицейском протоколе потом написали: «Двигающаяся навстречу фура создала сильный поток воздуха. Джип вез на прицепе трейлер, и водитель не справился с управлением...»
Не знаю, сколько времени я была без сознания.
Очнулась и увидела искореженный автомобиль, разбросанные вокруг вещи. Неподалеку, как-то странно скрючившись, лежала Ольга Леонидовна. Она не шевелилась. Рядом еще одно непо-движное тело — отец Вовы Николай Геннадьевич.
Я услышала тихие стоны, с трудом повернулась: в метре от меня лежала Маруся. Попыталась подползти к ней, но тело не слушалось. «Да что же это!» Смотрю, нога распорота сверху донизу так, что видна кость, все в крови. На меня снова навалилась темнота.
Будто сквозь вату доносился голос, зовущий: «Вова! Вова!» Не сразу поняла, что это кричу я сама. Открыла глаза и увидела его. Он пытался поднять мою голову, чтобы что-то подложить под нее. Руки у него тряслись.
— Пожалуйста, держись, сейчас приедет «скорая».
— Как остальные?
Судорожно втянув воздух и
почему-то отведя глаза, Вова с трудом произнес:
— Все живы... Прошу, ты только не умирай!
Я не успела ему ответить — потеряла сознание.
Что было дальше — помню плохо. Видимо, еще не раз теряла сознание и проваливалась в темноту от потери крови. Сначала меня привезли в медпункт в селе Деменевка. Врачи долго не могли найти нитки, анестезии тоже не было, начали зашивать ра-зорванную ногу прямо наживую. Наложили двадцать пять швов, а боли я так и не почувствовала. У меня был шок: я то смеялась как безумная, то рыдала и не могла остановиться... Зашили кое-как, как.
Окончательно в себя я пришла уже в николаевской больнице. Лежу на каталке и вдруг слышу, как врачи совещаются:
— У нее рана на голове, будем зашивать. Надо бы волосы обрить.
— Я сама вас сейчас обрею, — говорю. — Я певица, не смейте трогать волосы, столько лет их отращивала!
По телефону отец держался молодцом. Но мама рассказывает, что когда пришла с рынка, лицо у него было белое-белое.
Ночью невыносимо ныла нога. Я почти не спала, все думала: что с Вовой, его родителями, с девочками? А утром пришла эсэмэска: «Папа умер по дороге в больницу. Соне вроде лучше. Мама и Маруся в реанимации в Киеве. Я с ними. Держись. Люблю тебя». Трясущимися пальцами набрала «Я тебя тоже» и заплакала.
Еще через девять дней мы пришли на похороны пятнадцатилетней Маруси. Это страшно. Дико. Толпа народу, цветы — а в гробу лежит ребенок.
Что я чувствовала в тот момент? Наверное, беспомощность. Если бы можно было открутить время назад! Я бы заставила всех пристегнуть ремни безопасности. Ведь именно поэтому травмы были такими страшными. И все сейчас было бы по-другому. Вова не метался бы между больницей, моргом и похоронной конторой...
Я вспоминала, как мы смеялись, ели фрукты, поднимали и опускали стекла в машине — эти картинки были такими яркими, что сердце заходилось. Но больше всего мучило, что я ничем не могу помочь Вове. Даже просто быть рядом, держать за руку.
Оказавшись в палате, позвонила родителям. Трубку взял отец:
— Настенька, доехали? Как празднуете?
— Пап, мы попали в аварию. Я сейчас в больнице. Но главное — все живы. Успокой маму.
Вова пришел ко мне сразу, как вернулся в Николаев. Принес цветы, игрушки. Рассказывал, что теперь, когда папы нет, семейным бизнесом придется заниматься ему. Из мальчика он буквально за одну ночь превратился в главу семьи, единственного кормильца. Я смотрела на него и думала: кончилось наше детство...
Приехали родители, и папа сообщил:
— Мы решили перевезти тебя в Киев, там врачи лучше и мы с мамой сможем за тобой ухаживать.
— Да ты что, я должна быть рядом с Вовой! Я его люблю!
Наверное, папе очень хотелось сказать что-то вроде: «Какая любовь в девятнадцать лет», — но он сдержался.
— Настя, подумай о Вове. Для него лучше, если ты будешь лечиться в Киеве.
Умом я понимала: папа прав. Вове сейчас просто не до меня. А сердце все равно болело. Что с нами будет? Выдержит ли наша любовь такое испытание? Ведь мы только полгода вместе...
И вот я лежу в палате киевской больницы. Весть о том, что Настя Каменских попала в аварию, разнеслась по знакомым и друзьям мгновенно. Ко мне сразу пришел в полном составе мой бывший класс. Фруктами, которые они принесли, я кормила все отделение. Потом навестили институтские друзья. А вскоре позвонил Потап:
— Настя, мне сказали — тебе ногу отрезали.
одному разрыдаться — такое начнется! Поэтому он держался. Я тоже крепилась, хотя это было нелегко. Особенно после того, как ко мне подошла подруга Володиной мамы и сказала: «Настя, Ольга Леонидовна говорила, что ты именно та девушка, которую она мечтала видеть рядом с Володей. Пожалуйста, ради нее, со-храни вашу любовь ».
— Нет, Потапчик, нога на месте, а вот душу как будто и правда вынули.
— Я тебя жду, не тяни там, выздоравливай поскорее.
Восстанавливалась я долго. Ногу плохо зашили, раны заживали медленно. Врачи говорили, что останется большой шрам, но мне было наплевать. По сравнению с тем, что свалилось на Володю, это было ничто, пустяк.
Я знала, что Ольга Леонидовна во время аварии получила травму позвоночника. Молилась по ночам, чтобы она осталась жива. Пусть в инвалидном кресле, пусть без движения — но с нами, с Вовой. Видно, Бог меня не услышал. Через девять дней после аварии Ольга Леонидовна умерла.
На ее похоронах Володя закрыл лицо руками и беззвучно заплакал. Но это была минутная слабость. Рядом родня, бабушки, прабабушка. Стоит
И тогда я написала песню. Вернее, песня родилась сама:
Ты ушла, оставив след за собой.
И теперь ты стала яркой звездой.
Улыбнись теплым летним дождем,
Обернись светлым солнечным днем.
Постучи в наши души мечтой,
Сохрани для нас свой образ земной.
Эта песня была совершенно непохожа на то, что писала раньше. Я назвала ее «Мама» и подарила Вове. Это была наша тайна. Не знаю, какими путями песня попала в Интернет. Но теперь она живет во Всемирной паутине под названием «Ты ушла». Когда Потап ее услышал, закричал:
— Надо срочно выпускать диск! Это же готовый хит.
— Не могу, Потапчик. Возможно, когда-нибудь потом. Сейчас я не готова.
Наверное, она могла бы стать хитом. Но для меня эта песня — частичка Ольги Леонидовны. Как будто мама Вовы живет в этой песне где-то рядом с нами. Просто мы ее не видим.
...А еще через девять дней после Ольги Леонидовны мы
хоронили пятнадцатилетнюю Марусю. Это страшно. Дико. Толпа народу, цветы — а в гробу лежит ребенок. На Вове лица не было. Маруся ведь выросла у него на руках. Родители много работали, о сестрах заботился он: кормил, платьица стирал, водил гулять. Но Вова не плакал. Губы кусал до крови, но не плакал...
А Сонечка? Девочке было девять лет, от нее скрыли, что почти вся семья погибла. Говорили, что мама, папа и сестра до сих пор в больнице. Но мне кажется, Соня все понимала. Когда Вова собрался на похороны мамы, она спросила:
— Ты куда?
— К маме с папой в больницу.
А Соня вдруг говорит:
— Ты только не плачь, им сейчас хорошо.
Это был единственный раз, когда она спросила про родителей и сестру. Через несколько месяцев ей все же рассказали, что их больше нет, а Соня ответила: «Мама говорила, что она всегда со мной, даже если где-то далеко».
На поминках меня душили слезы — от горя, от бессилия. Я всегда жила с чувством, что смогу справиться с чем угодно. Верила: Бог меня бережет. Если что — и соломки подстелит, и знак какой-нибудь подаст: мол, не делай так, сделай по-другому. Кошку черную, разбитое зеркало или вещий сон. Ну и где были эти кошки, когда мы садились в машину?
Если раньше в моей жизни происходило что-то плохое, я знала, что этому есть причина. Получила подзатыльник от педагога — сама виновата, надо было лучше готовиться. Нет денег — нечего было лениться, поднимай зад и работай. Но найти объяснение гибели хороших, добрых людей я не могла. Ведь сколько на свете убийц, подонков — и ничего, живут себе припеваючи. А невинный ребенок умер...
На панихиде священник сказал: «На все воля Божья». Но я никак не могла с этим смириться. Что-то во мне менялось. Словно Вовины родители и Маруся, уходя, забрали с собой часть моей души. Тяжело, больно терять веру...
Володя перевелся на заочное отделение и уехал в Николаев — заниматься отцовским бизнесом, как-то налаживать жизнь. Я тоже перешла на заочное. Дела в нашей семье шли не лучшим образом. Дома по-прежнему было туго с деньгами, и я решила: пора на сцену. Не потому, что хочется музыки и славы, просто надо начинать зарабатывать.
Приезжаю к Потапу, он говорит:
— Вот послушай, это точно будет хитяра:
Я чуть в обморок не упала:
— Это что за бред? Какой- то колхозный …. Я такое петь не буду!
— Ты не понимаешь, — уговаривал Потап. — Мы с этой песней порвем любой зал!
«А, — думаю, — ладно. Может, он и прав». Записали песню, сняли клип — и на следующий день проснулись знаменитыми. Посыпалось какое-то невероятное количество предложений от про-дюсеров. У нас в репертуаре всего-то несколько песен, а
Настин дом по-прежнему в Киеве — там, где живут ее мама и папа
нам предлагают сольные концерты! В общем, сначала приходилось петь одну песню по несколько раз, но ничего, публике нравилось.
За полгода мы объездили всю Украину, и каждое выступление — аншлаг. Выходим на сцену в Мариуполе. Я открываю рот, а зал поет за меня. «Вот, — думаю, — настоящая слава!»
То ли от неожиданно свалившейся популярности, то ли от того, что мы с Вовой стали редко видеться, меня начали посещать дурацкие мысли. Я же артистка, звезда, мне нужно быть роковой женщиной. Вова за сотни километров, никто ничего не узнает... Но как представила рядом с собой другого мужчину, плохо стало до тошноты.
Позвонила Вове:
— Милый, что делаешь?
— Болею, — прохрипел он. Выпросила несколько
дней — и в Николаев. Накупила в аптеке трав, приготовила отвары, заставила Вову надеть шерстяные носки с горчицей. Лечила его как учила мама.
— Пожалуйста, выпей чай с лимоном, а потом я принесу шалфей.
Вова взял чашку и вдруг заплакал. При мне первый раз с похорон матери. Плакал и стеснялся того, что я вижу его слабым. Я обняла, прижала к себе:
— Ты поплачь, поплачь. Как ты вообще держался все это время? Поплачь, легче станет...
— Я ничего не могу изменить. Значит, надо смириться. И жить дальше. Но у меня не получается, это очень тяжело.
Потом он уснул. Я долго сидела, глядя на него. Некоторых людей несчастье разъединяет, а нас, наоборот, сплотило. Даже если когда-нибудь мы расстанемся, все равно останемся близкими. Этого уже никому не отнять.
Утром я уехала в Киев, и опять завертелось: Одесса,
Ялта, Харьков, Феодосия...
Потом нас заметила крупнейшая российская рекорд компания Real Records. А для украинских артистов Россия все равно что другая галактика. Стать популярной здесь — большая удача.
Мы начали сотрудничать. В 2007 году в Сочи на конкурсе молодых исполнителей «Пять звезд», проводимом Первым каналом, взяли Гран-при, потом София Ротару пригласила на свой юбилейный концерт в Кремле. У меня просто голова кругом шла — я в Кремле! Потом был телепроект «Две звезды», где я пела дуэтом с Гариком Харламовым.
Вот с кем у нас сразу сложились замечательные отношения, он такой веселый, настоящий, совсем не похож на человека шоу-бизнеса. А вот с Потапом мы долго притирались. Оба Тельцы, очень вспыльчивые. У меня такой характер: если плохое настроение, могу закатить истерику без повода. Вначале запросто друг друга посылали. Ругались чуть ли не до выдирания волос. Ему что-то не понравилось, мне тоже, и пошло-поехало...
Выступали как-то в Крыму. Закончили, собрались ехать в гостиницу, а Потапа нигде нет. Захожу в гримерку, вижу — си-дит, касатик, курит.
— Потапчик, милый, поехали. Нам добираться два часа.
— Я вообще-то отдыхаю... Ну ладно, подожди меня в машине.
Честно ждала тридцать минут, потом терпение иссякло. Влетаю в гримерку, он в той же позе, в руках сигаретка.
— Потап, ты что, издеваешься?!
— Вы мне дадите спокойно покурить или нет?! — взрывается он.
Два дня с ним не разговаривала. А потом Потап ко мне подошел, глаза виноватые:
— У меня жена беременная. Ей сына моего рожать через неделю.
И мне его стало так жалко! Я поняла, что он домой хочет. А как уехать, если у нас по два концерта в день? Даже слезы на глаза навернулись. Потап испугался:
— Насть, ты чего? Да не переживай, ну вспылил, был неправ, исправлюсь.
Мы с ним долго в тот вечер разговаривали. Потап говорил, что часто получается не так, как хочется, надо уметь смиряться с обстоятельствами и принимать жизнь такой, какая она есть. А потом добавил:
— Я вижу, что ты мучаешься. Как верующий человек, советую: сходи в церковь. Легче станет, поверь.
Я головой покивала, а про себя подумала: «Сама справлюсь».
Но после того разговора я на Потапа больше не обижаюсь. На что-то закрываю глаза, а к чему-то просто привыкла. Это хорошо, что с ним все сложилось. Когда живешь такой жизнью, как у нас, надо, чтобы рядом был надежный друг.
Но никакая дружба, никакой успех не могут заменить мне Володю. После концерта часто закрываюсь в номере и плачу. Так хочется его увидеть. Прижаться к нему... Но весь ближайший месяц расписан по часам. По три концерта в день. До сих пор привыкнуть не могу к безумному гастрольному графику. Такое ощущение, что живешь не на земле, а в самолетах и поездах. Города, дни, месяцы — все перемешалось.
И Вова не может вырваться ко мне, у него свои туры, только по полям. Он глава семьи, добытчик. У его отца под Николаевом было аграрное хозяйство. Теперь весь бизнес на Вовиных плечах.
Я звоню ему почти каждый день. Он реже. Однажды признался, что не верил, что мы сможем сохранить отношения. Любовь на расстоянии — это нереально. Я так не считаю. Все в наших руках. И только в них.
Думаю, твердая убежденность в этом помогла мне в двадцать лет выдержать такое напряжение. Во всяком случае, в шоу-бизнесе так оно и есть. Здесь нельзя быть слабой. Никого не интересует, сколько тебе лет, здорова ли ты, какое у тебя настроение. Вот недавно у меня прямо перед выступлением на-чалась ангина. Температура тридцать девять, знобит, все тело ломит — в общем, понятно, что концерт «вживую» не вытяну. И я, как девушка честная, выхожу на сцену и говорю: «Дорогие мои, я не совсем здорова, поэтому некоторые песни буду петь под фонограмму».
В ответ — овация. Зрителю нравится, когда артист с ним откровенен.
А артистам нравится, когда их уважают. Некоторые люди почему-то считают: раз ты певица, значит, тебя можно купить, как бутылку шампанского или дюжину устриц. Причем цена бывает довольно высока: «бентли», яхта, остров в океане. Но меня такие мужчины в принципе не интересуют, даже если бы я была девушкой свободной. Очень тяжело сдержаться, чтобы не обматерить, а красиво сказать: «Всего доброго, меня ваши предложения не интересуют!»
Однажды на вечеринке ко мне подошел парень. Так как охрана клуба его не оттащила, я поняла: подвыпивший субъект — важная персона.
— Ты жена Потапа? — спрашивает.
— Нет.
— Любовница?
— Нет.
— Тогда пятьдесят тысяч евро.
— Я не продаюсь.
— Хорошо, назови цену. У каждого человека есть своя цена.
Говорю ему:
— Послушай, я попала в шоу-бизнес не через постель. Зачем мне продавать себя сейчас, когда все самое трудное позади? Какой смысл? Ответь.
Незнакомец задумался.
— А ты, пожалуй, права, молодец.
И пьяно качнувшись, пошел нетвердой походкой мимо Потапа, который быстро направлялся к нам.
— В чем дело? — спрашивает он.
Я рассказала. Потап занервничал:
— Настя, пожалуйста, в следующий раз говори, что ты моя жена, сестра, внебрачная дочь. Все, что угодно, только
пускай мужики со мной общаются. Договорились?
Вот так и живем.
В мире шоу-бизнеса не любят успешных, талантливых, красивых. Наверное, как в любом бизнесе, но тут все проявляется ярче, острее. Ставки слишком высоки. Сегодня ты можешь быть звездой — а завтра никем.
Помню, за кулисами услышала, как девушки из одной женской группы перемывают нам с Потапом косточки: «Фи, какие песни они поют: «У нас на районе не звонят, а звонят, Стены все в болоне, Вася, шо ты гонишь». Это кем надо быть, чтобы написать такое?»
Нет, я не против критики, даже резкой. Не нравимся вам — ну и не надо. Но ведь только что эти соратницы по цеху объяснялись нам с Потапом в любви, восхищались, какие мы талантливые и неотразимые. В общем, не сдержалась, подошла и говорю:
— Девчонки, привет! Чем порадуете? Очередным бессмертным произведением: «Ура, ура! Я вся твоя»?
— Насть, ты чего?
— Да ничего. Вам песенки создает специально нанятый композитор. А вы попробуйте, как Потап, написать слова и музыку. Легко ругать других, когда сами ничего не умеете, — развернулась и с гордым видом ушла.
Сейчас я уже научилась владеть собой, лучше промолчу, мило улыбнусь, когда хочется отвернуться. Знаю, стала циничнее, злее. Розовые очки где-то потерялись — окружающие уже не такие белые и пушистые, какими казались раньше. Видела не раз, как у людей от славы крышу сносит. Возможно, и со мной могла бы про-изойти такая метаморфоза. Не знаю, сложно судить. Но после того как столкнешься с настоящим горем, по-другому начинаешь смотреть на жизнь. Мне непонятно, как можно ненавидеть кого-то
только за то, что у него авто круче или рейтинг выше.
Конечно, радостно, когда к тебе подходят, благодарят за выступление. Но ведь это бывает так редко. Большинство поклонников, завидев тебя, начинают тыкать пальцем, словно ты марсианка какая-то. Ну зачем так? Я ведь обычная девушка. Две руки, две ноги... Только шрам отличает меня от остальных.
Авария словно разделила мою жизнь пополам. В той, которая закончилась восьмого июня, я была беспечной, веселой и наивной
. Теперь изменилась. Зрители видят на сцене меня такую открытую и непосредственную, но едва выхожу за кулисы, закрываюсь, словно устрица в раковине.
Наверное, только рядом с Вовой я осталась прежней Настей Каменских.
Мы видимся раз в месяц. Это очень тяжело, но чаще не получается. Пока мы вынуждены работать для того, чтобы жить. Я должна помогать родителям, на Вовиных плечах — бабушки, сестра Сонечка. Сейчас она живет в семье дяди. Вова целый день работает и просто не может заниматься воспитанием сестры. Но каждые выходные ее навещает. Если я приезжаю в Николаев, мы обязательно забираем Соню на целый день, ходим в кино, гуляем. И когда мы вместе, моя ожесточенность куда-то испаряется. Я по-прежнему не понимаю: за что, почему погибли Вовины родители и Маруся? Но знаю, почему выжили мы. Нас любовь не отпустила. Между нами такая сильная связь, мы чувствуем друг друга даже на расстоянии.
Однажды после концерта в Сочи я ужинала в кафе. Смотрела, как люди беспечно веселятся. Почему-то так грустно стало, думала, сейчас выть начну. И тут вижу — входит Вова, уставший, под глазами синяки. Откуда он узнал, где я? Бросилась ему на шею. Так соскучилась! Вовка признался: «Я вдруг понял, что мне нужно срочно тебя увидеть, вот я здесь». Правда, тогда досталось ему — Это тебе, — Вова достал коробочку, а в ней — кулон виде шоколадки, у которой с внутренней стороны рубин. Он необыкновенный. Оказывается, этот камень приносит счастье, поэтому коллекционное украшение нужно прятать. Очень красивое украшение. Но беда в том, что оно было из белого золота, а я его не люблю.
Конечно, мудрая женщина на моем месте вежливо поблагодарила бы и все. Но я такая, какая есть — сразу говорю, что думаю:
— Не буду его носить. Ненавижу холодный цвет. Вот желтое золото — другое дело.
Вова оказался умнее. Он не устроил сцену, просто встал и вышел. Вскоре вернулся, а в руках огромный букет роз.
Я была обескуражена:
— Спасибо... Но ты же потратил кучу денег. Здесь самые дорогие цветы во всем Киеве.
А Вова спокойно отвечает:
— Тебе же не понравился кулон.
Конечно, теперь я его ношу, белый амулет с тайным рубином на обратной стороне стал моим любимым украшением.
...Впрочем, серьезно мы один раз все-таки поссорились. Я снялась в откровенной фотосессии. Когда шла на это, знала: будет скандал. Так оно и вышло: «Ты что меня позоришь? Зачем это нужно?»
Впервые Вова не сдержался. Понимаю, ему тяжело. Но у меня такая профессия, она подразумевает подобные съемки, хотя я стараюсь не переходить грань, которая называется пошлостью...
Думаю, Володя сильно переживал, не подхвачу ли я «звездную болезнь». Но я вообще не понимаю, почему для некоторых людей слава становится наркотиком. Иногда иду по Киеву, вижу, как люди пьют пиво с таранькой, и так мне завидно становится... Нет, пиво я не пью, а вот посидеть запросто с друзьями в летнем кафе, рыбку погрызть — вот этого мне очень хочется!
Наверное, будь у меня какой-то допинг, я бы воспринимала жизнь по-другому. Но я не пью, не курю, наркотиками не интересуюсь. Отработаю концерт — и в номер, книжки читать. Читаю, кстати, запоем: Гоголь, Акунии, Булгаков... Однажды попробовала вязать — это занятие очень прочищает мозги. Сидишь, спицами позвякиваешь, клубочек разматываешь и ни о чем не думаешь, только петли считаешь.
Потап как увидел меня с вязанием — обалдел:
— Сумасшедшая! Ты что делаешь?
— Вове шарфик вяжу.
Больше он не смеялся.
А шарфик Вове очень понравился, между прочим.
Так что никакой «звездной болезни» у меня нет. И беспо-коиться Володе не о чем. Благодаря ему я поняла, что главное в жизни — любовь. И если сейчас забеременею, не задумываясь брошу карьеру и выберу семью.
Мы с Вовой часто говорим о будущем. Я очень люблю музыку, но не собираюсь выступать на сцене до старости. Мечтаю заняться продюсерской деятельностью, сняться в кино, мне было бы интересно помогать Володе в его аграрном бизнесе.
Еще мечтаю съездить с ним в Неаполь, в ту семью, где жила девочкой. Мы бы купались в море, бродили под сводами костелов. В своем итальянском детстве я очень любила католические храмы, мечтала о красивой свадьбе. Знаю, моя будет такой.
Мы пока слишком молоды, нам еще многое предстоит преодолеть. Недавно гуляли по Киеву, вспоминали его родителей, и вдруг пошел теплый дождик. Поднимаю голову — а на небе ни облачка. Вот что это? Откуда он мог взяться? Прямо как в песне, которую я посвятила Володиной маме. И мне вдруг так тепло стало, так хорошо. Словно вернулась в то время, когда Вовина семья была с нами. И я поняла, что единственное, о чем мечтаю, — снова обрести веру. Надежда и любовь у меня уже есть.
Караван историй 2008/5